Библиотека Интернет Индустрии I2R.ru

У нас сам термин "новая экономика" появился тогда, когда вера в полезность многолетнего труда в копилку грядущего уже угасла. И те, кто этот термин использовал, вкладывали в него иной, куда более широкий смысл, разумея бизнес, выстроенный по западным образцам и с западным, скажем так, менталитетом. Этот бизнес жил словно в ином экономическом мире, где нет ни постприватизационного наследия, ни любви-ненависти между предпринимателями и государством, а единственный командир - тот самый рынок, который на государственном уровне пестовали реформаторы, западные консультанты и бюрократы. На уровне Интернета он сложился из ничего, сам собой, крохотным, но вполне живучим. Свободное предпринимательство на свободном рынке и стало главнейшей новизной в условиях России. И это напрямую выводит нас на вопрос о том, чем же новая экономика может заниматься в России помимо того, что она уже делает, и почему она сейчас становится доминантной для выживания страны.

Из-за природных и в известной мере исторических условий внешняя торговля является для нас необходимым условием существования: Россия вынуждена закупать продовольствие. Внутренняя производительность труда в производящих отраслях экономики России так низка, что едва обеспечивает минимальный прожиточный уровень. Поддерживать социальную стабильность и функционирование государственного аппарата, или хотя бы создавать видимость, может только перераспределение экспортной выручки от немногих сырьевых отраслей, и в первую очередь энергоносителей. Достаточно взглянуть открытыми глазами на недавнее прошлое России, чтобы увидеть, как рабски кореллируют наши тощие и тучные годы с мировым нефтяным рынком. В шестидесятых, когда цены на нефть устойчиво шли вниз, Политбюро решилось на "косыгинские реформы". В первой половине восьмидесятых, когда из-за падения цен поступления от экспорта нефти сократились более чем вдвое и начала падать добыча нефти на истощавшихся сибирских месторождениях, ни массированные зарубежные займы, ни реконструкционные меры уже не спасали Союз от распада. В ноябре 1997 года российская нефть упала ниже 10 долларов за баррель, в августе 1998 года правительство и ЦБ России выбросили белый флаг, провозгласив дефолт. Помнит ли еще кто-нибудь, что во второй половине 1998 года впервые всерьез заговорили о возможности распада России? И кто знает, где мы были бы сейчас, не взлети цены на нефть на недосягаемую высоту меньше чем за год.

То, что страна живет, как на качелях, не поражает. Поражает близорукость: нефтяные деньги не используются на создание альтернативы сырьевой экономике, а проедаются так же, как проедались раньше. Нынешний нефтяной бум, по счастью, был достаточно продолжительным и неожиданным, чтоб Россия накопила подкожного жирка. По моим подсчетам, запас прочности валютных резервов позволит избежать очередной крупномасштабной девальвации и долгового кризиса в течение 18-24 месяцев после падения цен. Каждый раз промежуток цикла между тощими годами становится все короче, собственно, цены на нефть уже идут вниз последние четыре месяца - высший пик ими пройден. Правительство распорядилось дополнительными доходами наихудшим образом, пустив их не в образование, транспорт или в судебную реформу, а на повышение зарплат в бюджетном секторе. И это означает только отсрочку приговора, не его отмену. Мы уже не можем позволить себе привычной беспечности.

Сейчас у страны впервые появился реальный шанс начать самой зарабатывать себе на жизнь, создав новый источник экспорта, более значительный, чем нефть и газ вместе взятые, более достойный, чем оружие. Причем сделать это можно при минимальных затратах и с максимальной эффективностью. И этим источником будет новая экономика.

Три модели грядущего

У новой экономики в России есть три пути, или даже, правильнее, модели развития.

Модель 1 - национальная

Суть ее - в продаже товаров и услуг на внутренний рынок. Внутри этой модели выделяются такие группы, как компьютерная коммерция, софтверный бизнес, ориентированный на российских клиентов, и интернет-компании в области новых медиа и электронной коммерции в зоне RU. У компаний этой модели есть несколько крупных преимуществ перед международными конкурентами.

Первое и самое главное - знание местной специфики. Информационные продукты из-за рубежа, будь то софт, веб-ресурсы или решения для электронной коммерции, если они хотя бы незначительно выходят за рамки родовых технологических платформ, в лучшем случае требуют серьезной предпродажной доработки, а в худшем - просто не пригодны для местного потребителя. Хорошим примером здесь может служить опыт автора с разработками Inktomi: Port.ru планировала использовать принадлежащую этой калифорнийской компании базу данных по товарам для разработок в области электронной коммерции. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что номенклатура товаров в базе данных Inktomi на добрых 60% содержит товары, не распространенные за пределами США, и еще примерно 40% обращающихся в России товаров в ней вообще не представлено. Вот вам и "глобализация". В результате Port.ru пришлось разработать собственную базу данных - PDB, ее мы сейчас и используем.

Следующее преимущество - большая и быстро развивающаяся община выходцев из России во всем мире. При всем при том, что русские за рубежом ассимилируются очень быстро, их стойкое русскоязычие и в известной мере неприятие аборигенских обычаев и образа жизни - в первую очередь более высокой степени отчуждения между людьми - достаточны, чтобы обеспечивать интерес к делам своих экс-соотечественников. Это обеспечивает бизнесам "национальной модели" возможность ограниченного рынка и за пределами России, притом рынка весьма платежеспособного.

Однако национальной модели положен естественный предел - сама Россия, точнее, ее внутренний рынок. При всей обширности страны он невелик и не обнаруживает склонности к бурному росту. Сложность с соблюдением законодательства об интеллектуальной собственности (даже не качество его, а именно трудности исполнения) также не способствует буму производства: если 95% софта в стране распространяется пиратами, трудно рассчитывать на то, что заработаешь, производя программы на продажу в первую очередь в России.

Поэтому Россия вряд ли сможет в обозримом будущем поддерживать большое количество технологических компаний, работающих на внутренний рынок, оборот которого жестко ограничен платежеспособностью бизнеса и населения. Национальная модель упирается в потолок, жестко очерченный экономикой страны. И пробить этот потолок дальнейшим усилием внутри самой новой экономики нельзя. Интернет, о котором так много говорилось в прошедшем году, - начало пути, но не его вершина.

Модель 2 - индийская

Бизнес офшорного программирования (или офшорного девелопмента, что в принципе одно и то же) опирается на потребность в большом количестве нерегулярных, разовых или специальных программных работ и нехватку инженеров в развитых странах. Аборигены западных стран спокон веку считали престижными профессии юристов, врачей, бизнесменов и банкиров, а на инженерные специальности смотрели свысока, и эту традицию, возникшую еще в средние века, оказались бессильны перешибить даже годы сверхвысоких заработков в технологических секторах. Нанимать для разовых работ новых людей, а потом искать им новое занятие - не лучший способ решения задачи. Если компании из США или Европы нужен заказной программный продукт или полуфабрикат для ее собственного производства, в особенности не требующий ничего, кроме большого количества кропотливой работы (на жаргоне индустрии - человеко-часов), то она старается передать его изготовление местным субконтракторам. Или за границу - благо современные средства транспорта и связи позволяют постоянно контактировать с партнерами. Некоторые потери на сроках исполнения и усложнении контроля за процессом компенсируются экономией на стоимости.

Именно на этом и строят свой бизнес азиатские офшорные программисты. Основными областями, где их труд сейчас в большом спросе, являются IT-услуги по реконструкции устаревших систем и созданию новых, техническая поддержка их, веб-дизайн и программные продукты, в том числе для электронного бизнеса.

Считать такую модель сугубо индийской, впрочем, нельзя, мощные центры офшорного программирования есть, например, на Тайване, в Сингапуре, Малайзии, Ирландии, Бразилии. Тем не менее прежде всего в Индии эта модель сформировалась в целый сектор экономики (сами индийцы называют его "контрактным программированием"), с поддерживающей инфраструктурой, специальным госрегулированием, развернутой системой частного и государственного профтехобразования и даже со своим черным рынком фирм-потогонок и фирм-однодневок. Хотя благожелательное госрегулирование во многом помогло отрасли, главным двигателем ее развития была все же накопленная критическая масса, прежде всего людей. По размерам квалифицированной рабочей силы, занятой в компьютерной индустрии (280 тыс. человек в 1999 году) Индия уступает только США. Начиная с семидесятых годов индийские выпускники технических учебных заведений массово ехали на работу в Силиконовую долину. Спустя десять-двадцать лет многие из этих молодых специалистов стали топ-менеджерами, а некоторые, как Винод Хошла, основатель Sun Microsystems, вошли в элиту новой экономики США. По данным журнала Red Herring, капиталы этнических индийцев только в Силиконовой долине оцениваются в 25 млрд долларов, из них не менее 1300 человек - мультимиллионеры, владеющие состояниями свыше 30 млн долларов.

Эти люди получили возможность влиять на процесс распределения заказов на аутсорсинг, и совершенно естественно, что индийские руководители американских компаний стали "давать бизнес" своим родственникам и знакомым в Индии. Это не значит, что при распределении заказов на офшорное программирование берутся взятки или тендеры организуются для проформы - боже упаси, все цивилизованно. Просто при прочих равных заказ получит сородич топ-менеджера или его соотечественник - и все дела. Связи дают огромное преимущество в любой экономике, а для индийца семейные и родственные связи значат много больше, чем для европейца, при том что индийская большая семья-клан - брихаткутумба - может включать в себя сотни людей. Кстати, аналогичным образом менеджеры-китайцы тайваньского или сингапурского происхождения, которые образуют вторую по величине после индийцев этническую общину в компьютерной индустрии, помогают своим сородичам создавать компании на Тайване и в Китае. Все отличие в том, что система кланово-клиентских связей в этом случае именуется "гуаньцзы".

В начале девяностых годов правительство Индии ввело систему государственных льгот и гарантий инвесторам в программистские фирмы и создало для их размещения офшорные зоны и инкубаторы с сильно упрощенными госрегулированием и таможенным режимом (Индия славилась и славится просто сверхъестественной чиновничьей волокитой). После этого деньги инвесторов, в первую очередь все тех же заморских индийцев, хлынули в страну рекой. Эффект экономика ощутила очень быстро. Доходы от экспорта информационных технологий составили 2,7 млрд долларов в 1999 году и 4 млрд в 2000 году. Причем это, как ожидается, не пик, а начало: общий годовой объем мирового рынка программных услуг уже сейчас составляет порядка 140 млрд долларов, и к 2008 году доля Индии на нем достигнет 50 млрд долларов. Для сравнения: годовой объем экспорта нефти и газа России за последние десять лет не превышал 40 млрд долларов. Притом компьютерный бизнес - экологически чистое производство, чего о нефти и газе не скажешь.

Преимущества индийской модели для России очевидны. Во-первых, она позволяет реализовать значительно более высокую добавленную стоимость. Потенциальный рынок для компаний, ориентированных на эту модель, также во много десятков, если не тысяч, раз превышает внутренний рынок информационных технологий России. Организация этого бизнеса также не особенно сложна: примеры других стран перед глазами, все технологии давно известны, бизнес-модель ясна, а опыт предшественников доступен и поддается изучению. И в целом это более эффективный способ использования интеллектуального потенциала страны, чем в "национальной" модели. И более сложный.

В наших условиях, по крайней мере. Основных проблем с реализацией этой модели на российской почве три. Первая - в основе всей модели лежит необходимость постоянно генерировать заказы, успех всей компании в целом зависит от работы ее сейлсмена или от связей ее руководства. А вот со связями у нас не очень - у индийцев и китайцев до начала работы уже была дружная диаспора, а отдадут ли наши соотечественники предпочтение своим просто так, по дружбе? Да и опыта работы с зарубежными заказчиками у отечественных сейлсменов практически нет.

Вторая проблема - программистов у нас и впрямь много, а вот менеджеров проектов мало. Офшорное программирование обычно не занимается поиском оригинальных технических решений (если только это не предусмотрено заказом) - от контрактора требуется сделать работу по спецификациям заказчика, точно и в срок. А значит, этот бизнес требует правильной организации и планирования работы коллектива программистов. Вот специалисты по организации работы у нас, увы, наперечет.

И третья проблема - зависимость этого бизнеса от международного рынка и его циклов. Компания-аутсорсер не формирует рынок, а принимает его, следуя за спросом. А спрос непостоянен и по содержанию, и по объему. Поэтому бизнес офшорного девелопера должен быть масштабируем, компания должна при необходимости быстро расширять либо сокращать штат. Иногда очень капитально. Кроме того, нашим компаниям придется конкурировать на этом рынке с теми же индийцами и китайцами. А это значит, что больше, чем они, наши компании запрашивать просто не смогут. Инвестировать в такие компании также непросто: на ликвидность могут рассчитывать разве что несколько потенциальных лидеров индустрии, прочим же придется сливаться или продаваться более крупным игрокам, что для инвесторов всегда проблематично.

Часть этих проблем решается за счет организации производства. Скажем, масштабируемость можно компенсировать иерархической структурой индустрии: несколько крупных компаний собирают заказы на Западе и затем передают их частично своим сотрудникам, частично девелоперам второго уровня - мелким отечественным компаниям, не имеющим своих зарубежных клиентов. Благодаря этому при сокращении рынка можно будет избежать увольнений в компаний-флагманов - путем простого сокращения объема вторичных контрактов. Другие проблемы можно решить только длительным кропотливым усилием: подготовкой кадров, тщательной работой с клиентами. Предлагать заказчику лучшие условия, более высокое качество, более сжатые сроки. Особенно актуально здесь, насколько конкурентоспособны окажутся наши компании в ценовом отношении. В Индии даже официальные средние зарплаты в секторе офшорного программирования составляют всего 15% от уровня США, а в полуподпольных "потогонках" не редкость и 100-200 долларов в месяц. Российские программисты смогут выдержать этот уровень зарплат, только когда их будут готовить, как на конвейере, и в сопоставимом с индийцами количестве, и притом не в Москве, где жизнь дорога, а в провинции.

В целом, эта модель не заслуживала бы такого внимания, если б она не прорастала уже на нашей почве естественным, так сказать, образом. Честь первой попытки следует отдать все той же Sun Microsystems, которая открыла в Москве исследовательскую лабораторию еще в 1990 году. За ней последовали местные инициативы, из которых наибольших успехов добились московские "Агава", "Аргус", "Аурига" и питерские "Рексофт" и "ДатаАрт" (в недрах последней и вырос и Port.ru, где я тружусь на благо национальной модели). В 1999-2000 годах на офшорное программирование обратили внимание веб-дизайнерские студии, начавшие перерастать скромный российский рынок. Здесь стоит отметить Actis Software, очень серьезно настроившуюся на развитие в сторону офшорного программирования. В IBS с этой же целью было создано подразделение Luxoft, подобные же планы стал развивать "Сибинтек".

В конце 2000 года офшорное программирование стало последней инвестиционной модой, о которой заговорили все сразу - от инвесторов до думских депутатов. Толчок процессу дала ежегодная Гарвардская инвестиционная конференция в начале октября. По сравнению с Индией и даже странами поменьше оборот российского рынка - это смешные цифры. Но наш потенциал они далеко не исчерпывают. Ясно, что индийская модель на российской почве жизнеспособна, и само по себе это уже достаточное основание, чтоб уверенно развивать ее дальше.

Впрочем, и индийская модель на доске новой экономики - не королева, а скорее пешка.

Модель 3 - израильско-скандинавская

Израильско-скандинавская модель - это экспорт готовых продуктов и решений на внешний международный рынок. Прежде всего новых технологий. И это означает прямую конкуренцию с Силиконовой долиной. И со своими недавними соотечественниками. Израиль не единственная страна, пошедшая по этому пути, - тем же занимаются Финляндия, испытавшая в последние годы подлинный бум разработок технологий мобильной связи на базе опыта и кадров, воспитанных в Nokia; Швеция, где ту же роль сыграл Ericsson, Исландия (биотехнологические проекты); Норвегия (где зерном кристаллизации бизнеса стал Тронхеймский институт технологии); Шотландия (университеты Глазго и Эдинбурга, а также сборочные заводы Intel и других компаний) и еще ряд стран. Тем не менее образец Израиля стал классическим. Число израильских компаний на NASDAQ говорит само за себя: после США и Канады они занимают там третье место.

Восемь лет назад Израиль в основном экспортировал апельсины, землянику и коррупцию, правительства в стране сменялись как в калейдоскопе, на границах тлел перманентный конфликт с соседями-мусульманами, валюта была неконвертируемой, а бюджет зависел от американской военной помощи, которую политики пускали не столько на войну, сколько на текущие расходы. Но субсидии иссякли, и неизвестно, что стало бы с израильским бюджетом и с самим Израилем, если бы не технологический бизнес. Из небольших компаний, работавших по оборонным заказам, он за считанные годы вырос в главную отрасль национальной промышленности. Отчасти помогли конверсия и поддержка армии. Отчасти - наличие Техниона в Хайфе, поставлявшего кадры. Отчасти - начатая в 1993 году правительственная программа безвозвратных кредитов начинающим предпринимателям и приток эмигрантов "последней волны" из России. Сейчас треть сотрудников технологических компаний Израиля - выходцы из бывшего СССР, а знаменитый диссидент-физтеховец Натан Щаранский, возглавлял какое-то время министерство, курировавшее новую экономику. И все это было настояно на здоровой агрессивности и намерении добиться своего.

Сейчас Израиль экспортирует готовые технологические продукты, которые составляют большую часть экспортных поступлений страны. Только в 2000 году объем этого экспорта превысил 13 млрд долларов (данные IAEM) - куда там Индии с ее 3-4 млрд. И это при том, что все население Израиля сопоставимо с общим количеством индийцев, занятых в компьютерном бизнесе. Сейчас израильская новая экономика - это 3000 компаний, около 180 венчурных фондов и почти 130 других инвестиционных кампаний, а также 30 инкубаторов. Из-за нехватки кадров Израиль уже сам вынужден прибегать к услугам офшорных программистов.

Этот срез был бы неполон без очень важного замечания. Израильская новая экономика по своей структуре очень отличается от своей американской "сестры". В ней преобладают не сервисные и медийные, а технологические и инфраструктурные компании, коньком Израиля являются оптические технологии и компьютерная безопасность. Реальные технологии, с реальным спросом на них, а не просто торговые марки да "говорящие" доменные имена, как у многих американских дот-комов. Технологии были и остаются единственной частью новой экономики, в которую инвесторы верят по-прежнему: индекс израильских компаний на NASDAQ (Goldman Sachs Israel Technology Index - GSITI), хотя и опустился со своего пика на 20%, за 2000 год в целом вырос на 98%.

Сходство условий, в которых начиналась новая экономика в Израиле, и нынешних российских поражает. Даже жалобы у израильтян те же самые: утечка мозгов, менеджеров не хватает, экономика не слишком свободная, бюрократы заедают, налоги чрезмерные. Последнее, кстати, не преувеличение - 50% налога на доход с капитала - уже явный перебор. Вот это израильская модель во всем ее блеске. В Израиле перед новой экономикой стояли практически все те же препятствия, что и перед Россией. Их можно рассматривать как повод ничего не делать - а можно просто плюнуть на них и все-таки сделать. В Израиле так примерно и поступили.

Израильская модель для России, безусловно, предпочтительнее любой другой. Она дает возможности для лидерства, которых нет ни у какой другой модели. Компании, создающие новые технологии, могут не тащиться за рынком, а сами создавать его. Формировать новые потребности и удовлетворять их. Объем этого рынка даже нет смысла оценивать - он неисчерпаем. Сетевые технологии, оптические, беспроводные, интернет-технологии... Все это можно развивать и еще многое другое - был бы спрос. Конечно, спрос не бесконечен, но в обозримом будущем для нас неисчерпаем. И при всей его кажущейся волатильности фундаментально устойчив, ведь улучшать среду обитания - в самой сути человеческой природы.

Израильская модель дает возможность применять национальный интеллектуальный потенциал наиболее эффективным способом, с максимальной добавленной стоимостью. Больший объем рабочей силы дает возможность достижения эффекта "экономики масштаба", таких возможностей не было ни в Израиле, ни в Скандинавии. Собственно, там, как в Америке, уже подошли к своему лимиту, люди заканчиваются. А мы только начинаем - и вполне можем перерасти всех конкурентов просто за счет того, что нас много, даже после утечки мозгов. Российская Силиконовая тайга вполне может потягаться с другими мировыми центрами, и даже с самой Силиконовой долиной.

Трудности при израильской модели те же, что и при индийской, плюс еще одна - маркетинг, а поскольку товар нужно выводить на мировые рынки, решение этой задачи становится критичным, причем на всех стадиях - от разработки до продажи продукта.

Попыток создать чистую технологическую компанию в России было немало. Из тех, кому это удалось, можно назвать "Лабораторию Касперского" (антивирусные программы), Cybiko (беспроводная игрушка для подростков), Parallel Graphics (VRML-браузер) - и все, пожалуй. Все эти компании решали свои задачи по-разному: Cybiko перенес штаб-квартиру в Чикаго и нанял себе президента-американца с большим опытом работы в индустрии, а также укомплектовал американцами весь отдел продаж и рекламы. Успех Parallel Graphics обусловлен тем, что изначально она позиционировалась как СП с Silicon Graphics. Что же до "Лаборатории Касперского", то ее история наиболее поучительна. Хотя ее продукт был ничуть не хуже популярных антивирусов от Symantec и McAfee, но его доля на рынке составила не 30-35%, как у конкурентов, а полпроцента. Причиной тому отсутствие внешних инвесторов и связей на международном рынке. Средств на качественного американского топ-менеджера просто не было; не было топ-менеджера из американцев - не росли продажи и денег не прибавлялось. Будь у основателей "Лаборатории Касперского" лишних несколько сотен тысяч долларов - многомиллионный международный рынок антивирусных средств мог бы выглядеть совершенно иначе. По счастью, сейчас ситуация с инвестициями начинает меняться: в России появляются первые фонды, собирающиеся вкладывать средства в технологические компании, и их объем уже позволяет надеяться, что все достойные кандидаты смогут продолжить свой рост.

Сейчас на рынок выходят многообещающие новички, созданные по израильской модели: Spylog (таргетинг и дейта-майнинг), Virtusphere (трехмерные интерфейсы), Niircom (видеокомпрессия в реальном времени). В Калифорнии уже успешно работают компании, основанные (или сооснованные) выходцами из России, из наиболее известных - производитель софта для колл-центров Genesys Labs (ныне часть Alcatel) и поисковик Google. Так что по израильской модели и русские работать могут.

Последний эшелон обороны страны

Нашей сильнейшей стороной являются люди. Нашей слабейшей стороной тоже являются люди. Главный вывод: мы можем рассчитывать на успех, потому что у нас много технических специалистов, но добиться его нам будет сложно, потому что у нас столь же мало менеджеров, сколь много инженеров. И пока не будут сбалансированы спрос и предложение специалистов с нужными навыками в технологиях, финансах, маркетинге и с опытом управления - новая экономика с места не сдвинется.

Новых людей для новой экономики следует искать не среди техновундеркиндов и профессиональных компьютерщиков, а среди менеджеров и финансистов, рекрутировать среди городских "белых воротничков", которых известное исследование "Эксперта" поименовало средним классом, - сотрудников инвестиционных и коммерческих банков, консалтинговых фирм, аудиторов, юридических контор, рекламных агентств, центральных офисов крупнейших российских компаний и иностранных фирм. Эти люди прошли выучку, набрались ценнейшего опыта, выдержали жесточайшую проверку на прочность кризисом 1998 года (чего, кстати, нет у их западных коллег), они именно те, кто нужен в нынешней новой экономике.

А вот на маркетинговые должности нам придется приглашать техноэкспатов - иностранцев, прежде всего из США, сердца новой экономики, с опытом работы на достаточно высоких должностях в технологическом бизнесе в течение как минимум пяти-пятнадцати лет. Можно освоить внешние рынки и без их участия, но они позволят нам сэкономить годы драгоценного времени - а программному продукту или сервису порой достаточно нескольких месяцев, чтобы стать неконкурентоспособным, и пары лет, чтобы безнадежно устареть. Рецепт для привлечения и мотивации таких людей известен: опционы. Пресса полна историями об испарившихся состояниях и разочарованных менеджерах, но не будем забывать, что на один лопнувший дот-ком приходятся десятки компаний, которые были успешно проданы или прошли IPO и чьи менеджеры стали реальными, а не "бумажными" мультимиллионерами. У новой экономики слишком длинная - уже более полувека - история, чтобы принимать события одного года за всеобщую закономерность.

На проблему людей следует взглянуть и с другой стороны. Мы многие годы причитали об утечке мозгов. Я же сейчас скажу чудовищную ересь: Россия должна поощрять ее на государственном и на гражданском уровне. Только соотечественников надо не выгонять, а всячески поддерживать с ними связи, они - наша пятая колонна в Силиконовой долине и других центрах международного компьютерного бизнеса, и индийский опыт куда как красноречиво говорит о пользе неформальных связей. Эти люди могут быть нам безмерно полезны и там - в качестве партнеров, и здесь - в качестве техноэкспатов.

А второй вывод будет такой: для того, чтоб новая экономика начала развиваться в России, нужно не так уж и много. Очень многое можно сделать с помощью того, чем мы уже располагаем.

Сейчас модно механически переносить на русскую почву американо-европейские обвинения интернет-компаний в неправильном расходовании денег инвесторов и сверхамбициозных планах. Если это так, 2000 год следует признать провальным. Но в наших условиях это далеко не так актуально. Интернет в России существует, есть аудитория, есть спрос. Стало быть, есть и потребность в качественных услугах, и то, что было сделано за год, делать все равно бы пришлось рано или поздно. Переизбытка же инвестиционных средств и компаний у нас в отличие и от США и даже от Европы просто не было. Так что жить не по средствам российскому Интернету не довелось - не было возможности, да и намерений тоже, в общем, не было. Так что дух времени здесь как раз мало соответствует деловым реальностям: интернет-компании просто затянут пояса и будут жить дальше, как умеют. Интернет из России никуда уже не денется - стало быть, кому-то им надо заниматься.

Оглядываясь назад на опыт 2000 года, можно отметить интересную вещь: несмотря на тяжелые обстоятельства, российские стартапы сделали все правильно. Важно даже не столько то, что абрис национальной модели, одной из трех возможностей новой экономики, в основном устоялся. Важнее то, что были заложены структурные основы новой экономики и появились первые компании и первые люди, начавшие жить по ее законам и ее принципам. Сформировалась смычка рискового капитала (пока еще в местном варианте) и стартапов, прошли практическую выучку первые предприниматели и менеджеры новой экономики, прошли первые сделки. Это тот задел, которым мы располагаем на сегодня. И его достаточно, чтоб двигаться дальше, от первой модели ко второй и далее к третьей.

Правда, помимо этого, мы располагаем пока немногим. Изобилия капитала нам ожидать сложно. С одной стороны, сейчас в России уже существуют или откроются в ближайшее время несколько фондов, которые нацелены в основном на технологические компании, в том числе на очень ранней фазе. Некоторые из них - родичи хедж-фондов и фондов прямых инвестиций, ранее занимавшихся "голубыми фишками" и вообще традиционной экономикой, другие связаны с российскими финансово-промышленными группами. Совокупный объем их средств - около 100 млн долларов. По нынешнему уровню цен и бюджетным потребностям на все достойные стартапы этого должно хватить. С другой стороны, после кризиса NASDAQ на мощный поток инвесторов из-за рубежа рассчитывать сложно. Венчурный капитал - явление почти однозначно американское, даже европейские венчурные фонды в международной табели о рангах стоят на вторых и третьих местах. Но при всей глобализации новой экономики, венчурные фонды-лидеры очень провинциальны. В свое время ведущим "американцам" даже шаг в Нью-Йорк из Сан-Франциско давался нелегко, до Лондона и Хайфы они добрались едва ли не последними - а Россия у них вызывает ужас уже тем, что туда одиннадцать часов лету, это не шутка, подобный аргумент я слышал неоднократно.

Впрочем, эти аргументы для больших фондов хороши, только пока прибыль от региона неочевидна. Как только первая технологическая компания из России создаст продукт, который начнут расхватывать, как горячие пирожки; или как только акции технологической компании из России взлетят на NASDAQ в первый день торгов втрое; или хотя бы как только первая технологическая компания из России будет куплена Microsoft, Cisco или еще кем-то из первой двадцатки лидеров - зазывать инвесторов больше не придется. Другие через это уже прошли: к Израилю внимание привлекла программа мгновенных сообщений ICQ (создавшая ее компания Mirabilis была куплена AOL), к Индии - появление на NASDAQ лидера офшорного программирования Infosys, к Норвегии - запуск самого быстрого в мире поисковика Fast.no.

Но нам этого еще только предстоит достичь, и пока что придется прорываться без субсидий международных венчурных капиталистов, без внимания прессы, самим. И главное - не дожидаться, пока станет благоприятным все, от государственного регулирования до положения звезд. Те же индийцы тоже начинали свои программистские конторы не в специализированных инкубаторах, а у себя по домам "в спальнях", аналог американского "в гараже". И китайская электроника когда-то была синонимом халтуры, и израильтяне были не очень-то избалованы изобилием капитала, и скандинавы считались во всем мире неисправимо увязшими в социалистическом госрегулировании и уравниловке. И инвестиционный климат во всех этих странах считался крайне неблагоприятным. И деловая культура тоже не пользовалась репутацией прокапиталистической. Ну и что?

Успех приходит сначала, его объяснение - потом. Делают же успех те, кто не утруждает себя поиском причин, а просто идет и делает. Да, сейчас мы не производим ничего интереснее нефти и водки. Ну и что? Кто сказал, что через десять лет не будет все по-другому? Кто сказал, что у нас исторически нет предпринимательской традиции? Некогда наши предки-славяне сбивались в дружину под руководством опытного конунга-норманна, брали в долг серебра, снаряжали общими силами ладью, стремительно налетали на Константинополь, столицу мира, и получали от императора отступного столько, чтоб хватило загрузить ладью по ватерлинию, и сматывались назад, прежде чем опомнившийся владыка успевал подтянуть войска. Где в этой схеме "огромный риск-огромный доход-командное усилие-динамизм и скорость" отличие от современного бизнеса? Вместо серебра - инвестиции, вместо дружины - фирма, вместо ладьи - сервер, вместо гвардии - приобретение успешного конкурента, вместо кесаря - Билл Гейтс или Ларри Эллисон...

Кто не боится дать мне денег, собрать дружину и совершить налет на рынок Билла Гейтса?

В сущности, нам, по большому счету, не мешает ничего. Мы в состоянии покорить мир не политическим и не военным, как это безуспешно пытались сделать наши предшественники на протяжении столетий, а экономическим путем. Главное, этого надо захотеть.

Кстати, зачеркните цифру "10" и напишите "5". Десяти лет у нас в запасе нет - придется справиться раньше.

Пять лет упорного труда...

Сейчас мы находимся в той фазе, когда первая модель уже в основном сформировалась, вторая начинает переходить на индустриальный уровень, а третья существует еще в основном в единичных и во многом опытных образцах.

Все это важно. Но у ситуации есть и еще одно измерение - и оно напрямую упирается в структуру национальной экономики России. Новая экономика работает с внешним рынком, экспортная емкость которого на уровне второй модели уже сопоставима с мировым рынком сырьевых товаров и систем вооружений, а на уровне третьей модели - превышает его во много раз. К тому же нельзя не учесть дополнительный эффект от многократного увеличения уровня занятости, повышенной экономической эффективности, экологических выгод и прочих положительных сторон новой экономики в сравнении с традиционной. Исключительная волатильность международного сырьевого рынка, сокращение доступных и разведанных запасов и стагнация на рынке оружия подталкивают нас к тому, чтобы в ближайшие годы перенести центр тяжести экономики страны с присваивающих отраслей на производящие, на технологическую промышленность, как на отрасль с наиболее емким рынком и максимальной производительностью труда.

Для создания в стране полноценной индустрии офшорного программирования (индийская модель) и достижения ею первого миллиарда долларов в объемах продаж довольно двух лет, а первые истории успеха среди компаний, производящих технологические продукты полного цикла (израильская модель), появятся года через три. Через пять лет процесс воспроизводства в новой экономике станет самоподдерживающимся и необратимым. Россия превратится в экспортера новейших технологий и технологических услуг, и объем этого экспорта будет расти не менее чем на 80% в год, а возможно, что и в 2,5-3 раза в год. К 2010 году объем российского технологического экспорта превысит 45 млрд долларов США, составив около 40% общего экспорта России. Россия будет монополистом в производстве целого ряда критических нишевых технологий, где ее доля рынка будет составлять 60% и более.

Однако несмотря на всю очевидность этой возможности, она до сих пор не осознана как необходимость. Ни на уровне верховной власти, ни на уровне общественного мнения. Последние думские слушания по проблемам индустрии высоких технологий и последние проекты правительственных программ показали неутешительную вещь: в сознании наших законодателей предприниматели вообще не присутствуют, а господдержка высоких технологий понимается как информатизация (читай: закупка компьютеров) школ и местных правительств. Это не плохо - но это не то. Совсем не то!

Нынче в моде безопасность. Но поборники безопасности не видят угрозы там, где она вот-вот грянет. Настоящая угроза нашей национальной безопасности - нищета. Давайте представим себе, что все осталось, как есть. Что новая экономика не поднялась, экспорт технологий так и не состоялся, немногие технологические предприниматели уехали в Калифорнию, в Израиль, в Германию. Цены на нефть постоят на том же высоком уровне еще год, ну пусть полтора. Наконец они упадут, и рынок в панике начнет избавляться от рублей, экономика начнет сокращаться, реальные доходы населения ополовинятся, импорт продовольствия сократится. Неспособной прокормить себя, постоять за себя стране не нужно будет ни внешней агрессии, ни социального взрыва для того, чтобы забыть про центральное правительство, словно его и нет.

Этот сценарий не гарантирован нам на сто процентов. Но хотим ли мы жить даже с риском такого сценария? Просыпаться, думая о рынке нефти? Хотим ли мы, чтобы стране диктовала свою волю одна суперкорпорация у газовой трубы?

Промышленность новых технологий - это единственное, что может наконец дать стране устойчивость и экономическую независимость. Не потому, что новые технологии так уж хороши. А потому, что они при всех своих рисках и недостатках все же качественно лучше всего остального. Люди, создающие новую экономику в России, - предприниматели, программисты, финансисты - это последний эшелон обороны страны, как мы знаем. Новая экономика - единственная реальная альтернатива страны, других вариантов у нас не осталось. Или мы в течение ближайших лет и месяцев начнем экспортировать технологии. Или нам конец.

Чтобы победить нашу хромую судьбу, нужно совсем немного. Иметь веру. И не бояться.