Библиотека Интернет Индустрии I2R.ru

С момента выхода в свет статьи "Силиконовая тайга" ("Эксперт-Интернет" N9 от 12 февраля 2001 года) прошло восемь месяцев. Как, вероятно, помнят читатели, в этой статье я предложил трехчленную модель будущей российской технологической индустрии - национальная-индийская-израильская - и кратко обрисовал преимущества и сложности, которые сопутствуют строительству этой модели. Повторим вкратце некоторые принципиальные выводы той статьи.

России следует незамедлительно преодолеть свою тотальную зависимость от экспорта сырьевых ресурсов, прежде всего топливно-энергетических. У нее есть возможность диверсифицировать свой экспорт за счет новых технологий гражданского назначения, относящихся к новой экономике. Для создания и экспорта таких технологий страна нуждается в собственной предпринимательской индустрии новой экономики, тесно связанной с международным технологическим рынком и технологическим прогрессом (по аналогии с Силиконовой долиной она была названа Силиконовой тайгой). В текущем развитии новой экономики можно выделить три основных ветви: производство на внутренний рынок, продажа услуг на внешний рынок и продажа конечных продуктов на внешний рынок, или, соответственно, "национальная", "индийская" и "израильская" модели. Построение новой экономики требует создания и использования элитных кадров, прежде всего менеджерских, и максимальной деловой агрессивности. При успешном развитии событий экспорт технологий и технологических услуг из России может вырасти к 2010 году до 45 млрд долларов с менее чем 200 млн долларов в 2000 году.

Предложенная тогда модель была встречена с неожиданным энтузиазмом: она пошла гулять по статьям и выступлениям, ее начали развивать, с ней начали спорить, в конце концов, в мае этого года я обнаружил ее в брифинге для Владимира Путина, составленном нашими ИТ-бизнесменами. Судя по всему, это стало окончательным подтверждением ее жизнеспособности - или подтверждением того, что она превратилась в общее место общественного сознания. И то и другое хорошо: значит, общество в лице его интеллектуальных, деловых и политических лидеров свыклось с идеей принципиальной возможности и желательности создания Силиконовой тайги на местной почве и местными силами. Можно говорить даже о том, что в стране складывается некая, пока еще неформальная, но широкая коалиция за развитие собственной технологической индустрии. На этой основе концепцию можно развивать дальше. И следующим должен стать вопрос о принципах и механизмах действий, требуемых в связи с этим от общества и различных заинтересованных групп.

За прошедшие месяцы стало очевидно еще и то, что проблема государственного регулирования и общественно-политического содействия новой экономике, поставленная в первой статье в общих чертах, вышла в центр общественного внимания. Однако четкого понимания того, как публично-политические меры должны быть связаны с экономической моделью, по-прежнему нет. Нет четкого пути от концепции к реализации, а, как известно любому практикующему бизнесмену или политику, именно реализация мер, а не их план, имеет критическое значение для успеха или неудачи дела. "Политика высоких технологий", или "Силиконовая тайга-2", которую я хочу предложить вашему вниманию, - не сиквел. Это новая тема и новая песня.

Текущее положение дел

Сейчас, когда речь заходит о государственных инициативах в области поддержки новых технологий, в первую очередь всем приходит на ум подготовленная центром Грефа программа "Электронная Россия" (творчески использовавшая ряд находок "Силиконовой тайги", о чем я узнал от самих разработчиков). Содержит ли эта программа что-нибудь, что может помочь созданию в России собственной технологической промышленности?

Изучение программы показывает, что по крайней мере необходимость создания в России новых экспорториентированных технологий силами новых компаний ее разработчиками осознается. Ссылки на опыт Израиля, Индии и Ирландии, соображения о необходимости облегчения экспорта программных продуктов и снятия барьеров для входа в отрасль капитала, на необходимость венчурного финансирования содержатся в самых первых пунктах этой программы. Но это общие слова. А вот при анализе предметной части программы, то есть мероприятий и ассигнований на них, интересующие нас вопросы куда-то плавно исчезают. Если ранжировать разделы программы по объемам предполагаемых расходов, то развитие государственного регулирования бизнеса технологий попадает в ней на самое последнее место. Себестоимость администрирования программы и то выше.

В перечне проектов, предусмотренных программой, выделяются две группы, сильно отрывающиеся от прочих по цене. К первой можно отнести экспериментальный проект по введению "единой государственной системы управления и передачи данных в одном из федеральных округов" и распространение электронного документооборота на все госорганизации, а ко второй - построение сети телекоммуникаций для российских вузов и создание программ ИТ-обучения в вузах и техникумах. В целом же круг задач "Электронной России" в ее нынешнем виде - это симбиоз традиционной "компьютеризации" и современных переводных политслоганов "digital divide", "eGovernment" и тому подобных. Поставленные задачи вполне естественно решаются бюджетными средствами.

Возможно, всем этим лозунгам действительно соответствуют реальные проблемы. Возможно даже, что их следует решать именно так, как предлагает программа. Вопрос открытый. Но для целей создания новой экономики все это малоактуально. В программе по сути нет предложений, связанных с развитием технологической промышленности и экспортом технологий. Упомянутые в ней "Разработка предложений по продвижению российских компаний" и "Разработка концепции содействия внешнеэкономической деятельности в области информационных технологий" - не более чем одна из сторон "создания положительного имиджа России", доверенного Минпечати. Ни про венчурный капитал, ни про снятие барьеров, ни про что другое, упомянутое в торжественном вступлении к программе, в ее конкретно-плановой части речи не идет.

Предлагаемая программой идеология упрощения госрегулирования тоже обходит стороной нужды экспортного производителя: ни борьба с пиратством, ни стандартизация документооборота для него не имеют первостепенной важности. Экспортеру технологий не так важно, насколько его интеллектуальные права защищены в стране производства, важнее то, насколько они защищены в странах сбыта (то есть преимущественно в США и ЕС). Вместе с тем, экспортеру отнюдь не все равно, как его продукт будет учитываться бухгалтериями в стране изготовления (и, соответственно, как к нему отнесется налоговый инспектор, который руководствуется не программой "Электронная Россия", а текущим планом по сборам). Так вот, на то, что в нашей стране отсутствует даже правовое понятие "услуг по разработке ПО" (если не считать довольно невнятного положения в Законе об авторских правах), в программе нет и намека.

Местами "Электронная Россия" берется не за свое дело. Стандартизация, означенная в ней как одна из задач, обычно организуется самими же стандартизируемыми компаниями через их профессиональные ассоциации, поскольку в первую очередь она нужна их заказчикам. Дело это к тому же и не обязательное, поскольку в текущей деловой практике заказчик офшорного разработчика очень редко интересуется наличием у последнего сертификатов качества (и уж, во всяком случае, он будет ориентироваться не только на сертификат CMM или ISO). Если это станет необходимо, все компании и так добровольно сертифицируются. Так стоит ли тратить на это 5 млн рублей?

Резюмирую: "Электронная Россия" способствует развитию только одной из трех частей модели новой экономики - национальной. Причем играя на руку исключительно существующим компаниям. Зато способствует хорошо, как никогда. Исторически более двух третей нашей национальной ИТ-индустрии - это торгово-импортный и внедренческий бизнес, который не производит, а реализует технологии. Его интересы куда ближе к интересам крупных зарубежных производителей (Intel, Dell, Microsoft или Oracle), нежели к интересам отечественного производящего технологического бизнеса. Для них и многомиллиардный правительственный госзаказ, и снижение импортных пошлин, и миллиардные госзакупки, и все остальное. Поставки компьютеров, описание функций, построение решений, прокладка сетей... практически любая строка программы имеет живое соответствие бизнесу той или иной действующей ИТ-фирмы, что и показывают начавшиеся уже схватки при дележе бюджета программы. Они проходят как раз так, как и следовало ожидать от "национальной модели": зарубежные производители против отечественных.

Не спорю, "национальной модели" "Электронная Россия" очень нужна. Нужна ли она правительству - решать самому правительству. Возможно, эффективность госуправления и школьного образования от такой массированной компьютеризации действительно существенно возрастет. Но Силиконовой тайге, какой мы хотели бы ее видеть, от "Электронной России" ни холодно ни жарко. Она не предназначена для развития экспорториентированных производящих секторов российской технологической промышленности. Так что пусть развивается своим чередом, а мы вместо этого прикинем, какими средствами большой политики можно было бы дать толчок индийской и израильской модели.

Международный опыт: ум за деньги не купишь

Успех индустриальной политики далеко не всегда определяется расходами на нее и даже ее направленностью. Хрестоматийным можно считать пример Японии, где усилия министерства торговли и промышленности были сосредоточены на стимулировании судостроения и сталелитейного производства, в то время как в реальности локомотивами роста оказались автомобильная промышленность и бытовая электроника.

А применительно к новой экономике можно привести опыт, например, Малайзии, где в 1995-1998 годах по инициативе премьер-министра Махатхира Мухаммада была принята целевая программа создания "мультимедийного суперкоридора" стоимостью 40 млрд долларов. В рамках этой программы предполагалось построить целый "город будущего" - Киберджайю. Наряду с инфраструктурой там фигурировали уже знакомые нам сюжеты: электронное правительство, телемедицина, общенациональная чип-карта и прочее. Реализации этих планов в полной мере помешали азиатский валютный кризис и местные политические склоки, но то, что было выполнено, заметного влияния на рост технологической промышленности Малайзии не оказало. Деньги были по большей части пущены на ветер, инфраструктурный фокус - нацеленность на технопарки, площадки, сети и здания - оказался неверным. Любопытно, кстати, что еще за тридцать лет до эксперимента доктора Мухаммада ответственный сотрудник английской колониальной администрации в Малайе Сирил Нортон Паркинсон отмечал, что качество зданий организации обратно пропорционально качеству ее работы. При всей экстремальности в этой мысли есть здравое ядро: попытка зафиксировать направления будущего развития делает чрезвычайно сложными и медленными действия по изменению этих рамок в дальнейшем, когда ситуация расходится с прогнозами.

Оттого, вероятно, кпд бюджетных расходов на развитие технологий невысок во всех странах. Можно вспомнить СССР, где дисциплины биологического и информационного цикла были в глазах руководства страны существенно менее приоритетны, чем исследования в области физики, имевшие военно-прикладное значение. Впоследствии это аукнулось нам катастрофическим отставанием в биотехнологии и компьютерных науках.

Вопреки распространенному мнению аналогичные приемы, использованные в годы президентства Рейгана в рамках программы СОИ, тоже не дали осязаемых результатов: судя по косвенным свидетельствам, большая часть средств была направлена в аэрокосмическую промышленность, где доминировал не венчурный капитал, а крупные корпорации. В итоге 80-е годы оказались чрезвычайно скудны на создание принципиально новых технологий, а те, что разрабатывались тогда, с окончанием холодной войны стали стремительно терять свое значение. В сущности, единственной конверсионной технологией тех времен, нашедшей массовое применение, стала система глобального позиционирования GPS, смоделированная по образцу спутниковой навигации. Стоит признать, что венчурные отрасли - компьютерные технологии, биотехнология, медицина - тоже значились в планах Пентагона. Но им отводилась несоизмеримо более скромная роль, и очень немногие фирмы, преуспевшие потом в этих секторах, строили свой бизнес на заказах по программе СОИ. Да и сами венчурные капиталисты из числа ветеранов 80-х называют основными причинами последовавшего подъема технологического бизнеса не госассигнования, а либерализацию законодательства о ценных бумагах, налоговые реформы (в 1981 году по акту ERTA налог на доход с капитала был снижен с 70 до 20%), разгосударствление здравоохранения, что было важно для био- и медтехнологий.

Впрочем, наши текущие ориентиры не США, а Индия и Израиль. Как строилась технологическая политика там?

Близкий опыт

Израиль фокусировался на стимулировании инвестиционного процесса. На уровне стартапов и фундаментальных исследований практиковалась программа микрокредитов предпринимателям: Главное научное управление Израиля выделяло соискателям с привлекательными идеями гранты на разработку идеи до фазы коммерческой применимости - они могли получить низкопроцентную ссуду в размере до 300 тыс. долларов и дополнительные средства, если проект развивается успешно. Возврат ссуды начинался только после того, как разработчик привлекал внешнее финансирование. Венчурные фонды обычно с большим вниманием относятся к проектам, прошедшим первоначальный отсев в инкубаторе, но если случалось, что создатель идеи так и не смог никого ею заинтересовать, то ссуда просто списывалась в полном объеме и без каких бы то ни было дальнейших обязательств со стороны разработчика.

Более продвинутые предприниматели могли получить финансирование через институт "одобренных компаний". Пройдя конкурс бизнес-планов в министерстве промышленности и торговли Израиля, они получали на выбор или компенсацию стоимости закупки основных фондов (24% от их стоимости), или полное освобождение от налогов на десять лет плюс право на ускоренную амортизацию и другие льготы. Однако от них требовалось иметь гарантию финансирования из своих источников или сторонними инвесторами не менее 30% предполагаемых затрат на реализацию бизнес-плана. На практике это означало соинвестирование таких компаний израильским правительством и венчурными капиталистами. А налаживать связи с лидерами международного рынка израильским предпринимателям помогало Агентство по развитию экспорта.

При всех своих положительных чертах израильская программа все же не избежала крупных структурных просчетов. Основная проблема заключалась в налогообложении, прежде всего в запретительной 50-процентной ставке налога с доходов на капитал и в учете слияний по денежной модели. На практике в случае слияния двух израильских компаний путем обмена акциями израильское законодательство считало, что акционерами обеих компаний был получен денежный доход, и - пожалуйте госказне половину от якобы реализованных таким образом capital gains. Естественно, разумные руководители, воспользовавшись тепличными условиями на старте, затем просто перерегистрировали свои компании в США (штат Делавэр даже открыл в Израиле представительство - для ускорения обработки их заявок). Впрочем, нет худа без добра: это позволяло израильским компаниям выйти напрямую на NASDAQ.

Другая проблема заключалась в том, что израильский технологический бизнес оказался подчинен многим ведомствам, что вело в лучшем случае к волоките, а в худшем - к нескоординированности и конфликтам. Наконец, совсем уж анахронизмом выглядит то, что местное законодательство запрещает перенос технологий из военной в гражданскую область. Здесь это уголовное преступление, несмотря на то что военные заказы сыграли немалую роль в создании фундамента технологической промышленности в этой стране, а бывшие кадровые военные составляют заметную долю израильских предпринимателей и венчурных капиталистов. Призывы к реформам системы стимулирования технологического предпринимательства не умолкали в Израиле все 90-е годы, в 2000 году за них выступил тогдашний глава научного ведомства Кармел Варния. Сейчас, учитывая сложное политическое положение Израиля и кризис технологического бизнеса, требования реформы стали интенсивнее.

Опыт регулирования технологического бизнеса Индии также состоит в смеси инвестиционных и структурных реформ. Поначалу Индия решилась на либерализацию лишь в специальных технологических анклавах наподобие Бангалора и Хайдерабада. С 1985 года там начали действовать программы Electronic Hardware Technology Park и Export-Oriented Unit Scheme, и для высокотехнологических компаний сделано несколько существенных исключений из репрессивного налогового и таможенного режима. А с 1991 года дополнительную поддержку технологическим компаниям оказывает еще и Software Technology Parks of India (STPI) - государственная корпорация, управляющая технопарками. Если кратко обобщить текущую индийскую практику поддержки технологических компаний, то она заключается в следующем. Поддерживаются компании, работающие исключительно или преимущественно на экспорт (их продажи внутри страны не должны превышать установленную долю в течение любого трехлетнего промежутка). Технологические компании автоматически получают правительственные визы и лицензии практически на все виды текущих деловых операций, перечень исключений жестко фиксирован. Сами компании и их инвесторы имеют дело с минимальным количеством правительственных агентств, а в идеале - с "одним окном", при этом для рассмотрения документов установлены краткие и жесткие сроки. Такие компании имеют право на беспошлинный импорт любого оборудования, могут свободно приглашать иностранных специалистов и беспошлинно экспортировать свои продукты. Кроме того, они имеют доступ к субсидированной или даже бесплатной инфраструктуре. В отличие от израильской модели в Индии либерализационный фокус нацелен более на торговлю.

Суть новой политики

Обобщая опыт этих и других стран, пытавшихся повторить успех США, следует отметить вот что: успех сопутствовал тем из них, где были экспортированы не технологические идеи и не финансовые технологии, а свобода инициативы и доверие к индивидуальной предпринимательской инициативе и таланту. Вероятно, и в дальнейшем ключевое конкурентное преимущество будет принадлежать тем странам, которые будут обладать не капиталом или ресурсами, а мощной и квалифицированной рабочей силой вкупе с либеральными экономическими условиями. Иными словами, если в военном деле существует максима, что единственным абсолютным оружием является сам человек, то развитие венчурного капитализма демонстрирует, что человек есть и абсолютное экономическое оружие.

Правительственные ассигнования могут выполнить роль катализатора или стабилизатора развития технологий, но радикальные изменения являются следствием только структурных реформ, направленных на высвобождение предпринимательской инициативы. Эти реформы могут быть нишевыми, ограниченными только технологическими компаниями, но они должны быть комплексными и гибкими.

Именно в этом ключе следует выстраивать российскую технологическую политику, если мы действительно признаем приоритетным развитие индустрии технологических компаний и ставим перед этой индустрией задачу ежегодно в полтора-два раза увеличивать объемы экспорта новых технологий на международный рынок. Мы должны признать, что для стимулирования экспорториентированного технологического бизнеса необходима гибкая политика, нацеленная на поддержку деловой и исследовательской инициативы, облегчающая процесс инвестиций и стимулирующая внешнеторговую деятельность. В наших условиях к этим требованиям добавляются еще два дополнительных: нам надо сохранить ключевое конкурентное преимущество в квалифицированной и относительно недорогой рабочей силе и минимально задействовать бюджетные средства.

Необходимые для этого меры и их обоснования следуют ниже.

Специальное ведомство

Надо отвергнуть попытки решить эту задачу силами полудюжины "заинтересованных ведомств", коллективное руководство здесь неуместно, вопросы перехода в атаку не решаются большинством голосов. Никаких комитетов. Никаких поручений. Никаких рабочих групп и экспертных советов при том и этом. За реализацию программы развития сектора высоких технологий должен отвечать специальный исполнительный орган, который будет заниматься ею и только ею, по аналогии с ФКЦБ, созданной, когда потребовалось быстро и эффективно решить задачу формирования рынка ценных бумаг. Назовем его условно Национальным агентством России по технологической промышленности и экспорту новых технологий (НАРТ). Его задачи - разработка государственной политики в области технологической индустрии, рабочее регулирование этой отрасли, содействие созданию новых технологий и их переносу из академической сферы в промышленную, организация экспорта технологий и услуг, профессиональное образование и наем специалистов, взаимодействие с профессиональными организациями самоуправления отрасли, отбор и сертификация компаний и специалистов.

Если будет признано целесообразным инвестировать в компании отрасли государственные деньги, агентство должно стать тем органом, который отбирает компании для инвестирования и затем представляет в них государство как инвестора. Оно должно быть держателем и распорядителем государственных пакетов ценных бумаг в компаниях отрасли, а также администратором фонда, формируемого из средств, получаемых от реализации этих ценных бумаг на рынке. Оно может выступать даже самостоятельным заказчиком фундаментальных исследований и поддерживать грантами наиболее перспективные из них. Для этого не подходят отчисления из госбюджета, средства на эти цели должны направляться из фонда агентства. Однако здесь важно то, что фонд агентства никогда не должен инвестировать самостоятельно, а выступать только соинвестором. И еще. Фонд не должен лезть ни к компаниям, ни к исследовательским организациям со своей инициативой: инициатива с мест должна иметь приоритет перед соображениями руководства фонда.

Функционирование такого ведомства за пределами расходов на его создание не будет стоить государству ни копейки: оно может находиться на полном самообеспечении. Однако срок полномочий агентства должен быть ограничен: по истечении, скажем, десяти лет оно должно быть либо распущено, либо реорганизовано. При этом надо понимать, что "лимоны зреют раньше слив", то есть неудачи обычно опережают успех, так что оценку деятельности этого ведомства вряд ли стоит давать раньше, чем через четыре года.

Инкубационный режим

Сейчас в российской политике существует достаточно мощное движение за отмену всяких льгот. И для традиционной экономики это очень правильное решение. Но в отношении новой отрасли, каковой является технологическая промышленность, это правило не годится, льготы ей категорически необходимы. Поскольку нужных нам компаний практически не существует и без этого режима существовать не будет, бюджет в краткосрочной перспективе все равно ничего не теряет; в долгосрочной же перспективе он приобретает новые источники доходов. Вот почему для таких компаний необходим инкубационный режим.

Он предполагает максимальную дебюрократизацию регулирования технологических компаний; беспошлинный режим внешней торговли в части, касающейся профильных товаров, то есть импорта технологических товаров и компонентов для использования в бизнесе и экспорта готовой продукции и услуг; безналоговый режим внутри страны в виде освобождения от федеральных и местных налогов или длительной отсрочки по их уплате.

Компании, претендующие на такой режим, должны либо разрабатывать технологии, предназначенные или пригодные к применению за пределами России, либо производить товары и услуги для зарубежных покупателей и заказчиков. Причем зарубежным должен считаться контрагент, чье первичное деловое присутствие находится не в России, а доля экспорта в обороте компании должна составлять не менее 75%. В обмен на инкубационный режим компания должна будет передать в собственность государства пакет обыкновенных или конвертируемых привилегированных акций.

Молодая компания не должна тратить силы и ресурсы на заполнение справок, формуляров и отчетов, ее дело - ковать технологии и захватывать внешние рынки. Для бумаготворчества существует НАРТ, которое может даже откомандировывать своих сотрудников в помощь руководству компании для организации госотчетности и делопроизводства. Подчеркнем, что агентство должно выступать для технологической компании единственной контролирующей инстанцией, выполняя функции и регистрационной палаты, и налоговой инспекции, и пенсионного фонда. А за тем, чтобы ее внутренние дела были в порядке, приглядят директора и инвесторы.

Все финансовые льготы должны предоставляться на ограниченный период времени, в идеале не более чем на пять лет. Если за это время компания не смогла добиться устойчивого роста и финансового положения, дальнейший режим благоприятствования ей вряд ли поможет.

Альтернативная служба

Так сложилось, что талантливые программисты (а именно они составляют костяк современного технологического бизнеса) в России самовоспроизводятся уже третье десятилетие подряд без какого бы то ни было специального обучения со школьной скамьи. Проблема в том, что наиболее продуктивные годы этих ребят приходятся либо на армейскую службу, либо на учебу в вузе, куда они идут опять-таки для того, чтобы не служить в армии. И то и другое не дает им практически ничего: профессионально они могут расти, занимаясь реальным делом. Армия и высшее образование, да и Россия в целом, от их службы и учебы тоже ничего не выигрывают: компьютерных войн Россия ни с кем не ведет, а существующие в войсках информационно-компьютерные системы уже давно не требуют для своего обслуживания и десятой доли тех навыков, которыми обладают эти молодые люди. В национальных интересах страны, чтобы эти таланты служили ей не с АКМ, а с мышью в руке.

Отбор программистов для "альтернативной службы" должно проводить НАРТ, где им придется сдать квалификационный экзамен по избранной технологической области. По достижении призывного возраста или с момента прекращения действия отсрочки от призыва эти люди должны поступать в распоряжение НАРТ, которое может выступать для этих своих сотрудников в роли биржи труда, распределяя их на работу в технологические компании по запросам последних. Поступившие на "альтернативную службу" должны быть года на четыре ограничены в праве поменять работу или уволиться. В случае же, если они не смогли устроиться на работу в течение полугода, они должны отчисляться из "корпуса программистов" - со всеми вытекающими последствиями в виде обязательного прохождения воинской службы.

Это жесткая система (служба есть служба). Но она позволит сохранить самых талантливых для наиболее производительного труда. Кроме того, она позволит законсервировать на низком уровне стоимость труда: в силу невозможности для этих служащих торговаться с работодателем. И это тоже очень важно, потому что так мы сохраним конкурентоспособность отрасли и этот "корпус программистов" будет нашим стратегическим оружием на многие годы вперед.

Политическая воля

У новой экономики очень много проблем, коренящихся не в ее специфике, а в общих проблемах регулирования российской экономики. Вспомнить хотя бы эпопею с отнесением затрат на рекламу на себестоимость: норматив был увеличен с 5 до 7,5% от оборота. А отчеты о доходах западных софтверных компаний демонстрируют, что только прямые затраты на маркетинг превышают 30%. Даже не смешно. Такого рода препятствия надо убирать, и чем быстрее, тем лучше. Но важнее отметить другое: технологическая индустрия меняется очень быстро, и законодательство должно за этими изменениями поспевать. А это значит, что для реализации программы требуется прежде всего политическая воля. Надо осознать: все, что делается в рамках этой программы, делается не для удовлетворения чьих-то частных интересов, не для усиления одного клана против другого, а для спасения нашего общего корабля (см. "Силиконовую тайгу").

Единственным возможным решением здесь, судя по всему, должно быть следующее. Наша политика - статусная. Поэтому у программы должен быть высший возможный статус. Она должна подчиняться не правительству, а президенту, ее идея должна быть одобрена непосредственно президентом. И ответственные за нее люди тоже должны подчиняться только президенту. Это единственная гарантия их иммунитета от конфликтов с другими ведомствами, неизбежных при осуществлении инкубаторного режима. Исходя из сказанного выше, представляется целесообразным учреждение при президенте РФ должности специального помощника по технологической политике. Очевидно, что это должен быть специалист, не связанный ни с одной из властных группировок и ни с одной группировкой в технологическом сообществе. Он (или она) должен обладать максимально возможным опытом, связями, знаниями, энергией и волей, быть способным сотрудничать и слушать, рассчитывать свои действия. И это должен быть человек, фанатично (хоть и не любят нынче это слово) одержимый идеей технологического превосходства России, российских компаний и российских талантов. И еще он должен быть кристально, безупречно честным. Остается последний вопрос: возможно ли найти такого? Я не знаю. Я даже не знаю, откуда начинать поиски. Но что-то близкое к этому описанию, я уверен, найти все же можно.

Заключение от редакции "Эксперт-Интернет"

Эта статья была написана автором в форме докладной записки. Это не значит, что автор и мы вместе с ним полагаем, что она вызовет ответную реакцию наверху, да и не в нашем стиле давать советы руководству страны. И все же мы хотели бы поддержать автора, считающего названные выше меры необходимыми и важными для будущего страны. Будущего, в котором Россия из мировой нефтяной бочки должна превратиться в технологическую супердержаву. Допустим, эти меры не будут осуществлены. Значит ли это, что новая экономика в России не состоится? Нет. Мы все равно пройдем этот путь, но так его можно пройти быстрее.